Рис. 9. Типологическая модель книжного дела
1.
Глава 1. Формирование науки о чтении
Основное внимание уделяется особенностям формирования науки о чтении, её месту в системе книговедческих дисциплин. Характеризуются современные концепции науки о чтении и задачи её перспективной разработки с учётом результатов социологических и психологических исследований чтения.
1.1.
Особенности формирования науки о чтении в системе книговедения
Методология прикладной социологии и психологии в настоящее время активно используется во многих сферах общественной деятельности и науках. Даже в технике, где сложилось особе научное направление «индустриальная социология», основоположниками которого считается американский инженер и исследователь Ф.У.Тейлор (тейлоризм) и американский социолог и психолог Э.Мэйо. В рамках индустриальной социологии развивается и частные научные дисциплины, например, «социальная инженерия», «инженерная психология», «психология научного и технического творчества». В настоящее время особенно популярно такое направление индустриальной психологии, как «менеджмент» - научная дисциплина, изучающая технико-организационные и социальные аспекты управления общественным производством. Основы социальной философии менеджмента создал Э.Мэйо. Методологической базой индустриальной социологии является доктрина «человеческих отношений».
В этой связи важно подчеркнуть, что на стыке социологии и психологии, начиная с середины XIX века, стала формироваться новая научная дисциплина «Социальная психология». Точный отсчёт в существовании её считается 1908 год, когда одновременно вышли в свет работы У.Мак-Дугалла и Э.О.Росса, в названия которых был включён сам термин «социальная психология». В частности, Э.О.Росс считал, что в основе социального развития лежит внеисторически понимаемая «интеракция» индивидов, ведущая к образованию социальных групп и подчинённая определённому социальному контролю и порядку. В нашем случае квалификации читателей интерес представляют внедряемые Э.О.Россом для характеристики этих процессов категории: сначала число их достигало 11 (при 32 субкатегориях), затем сократилось до 4 - ассоциация, доминация, эксплуатация и оппозиция.
Но промежуточное положение социальной психологии (между социологией и общей психологией) до сих пор вызывает споры относительно предмета её исследований. И всё же удалось определить особую систему изучаемого ею явлений. Центральным, системообразующим элементом выступает личность («социальный индивид») как социально-психологическое образование и психологические механизмы её социального поведения. Подсистема первого порядка - социальная психология малых групп (семья, производственный коллектив), образованных функциональными связями общения и взаимодействия отдельных социальных индивидов. Подсистема второго порядка - большие группы (классы, нации), социальные институты, организованные общностью людей (политические партии), конституированные функциональными связями образующих их малых групп. Наконец, подсистема третьего порядка - массы и массовые движения, массовые явления психики (мода), общественное мнение и массовые политические настроения, массовые коммуникационные процессы и феномены массового стихийного поведения (толпы, слухи).
Для нас важно, что современная социальная психология достигла определённых успехов в решении различных практических задач, особенно (важных для нас) проблем взаимодействия людей, межличностных отношений, средств коммуникации и т.п. В наше время усиливается тенденция обратного порядка, выводящая на первое место социальную психологию масс и массовых настроений, затем - больших групп, малых групп и, наконец, личности. В этой связи примечательна концепция современного книжного дела, где обосновываются те же уровни информационного общения, но конкретизированные к проблемам современного книговедения (А.А.Гречихин, Ю.С.Зубов и др.).
Особенно активно методология прикладной социологии и психологии применяется в социально-гуманитарной сфере, куда входит книжное дело и книговедение. В российском книговедении в период его классического развития - начало ХХ века - были разработаны два направления социально-психологических исследований. В частности, в трудах Н.А.Рубакина была обоснована особая книговедческая теория чтения - библиопсихология (библиологическая психология). При этом приоритет отдавался методам прикладной социологии и психологии как в сборе исходного фактографического материала, так и в его интерпретации (анализ, оценка, обобщение и выводы), практическом использовании - формирование круга чтения различных категорий читателей, самообразование и т.д. В этом отношении особое значение имеет его труд «Психология читателя и книги».
Другое книговедческое направление в развитие социально-психологических исследований разрабатывали А.М.Ловягин и М.Н.Куфаев, за рубежом - П. Отле, под названием «библиосоциология» (библиологическая социология). В своём посмертном труде «Основы книговедения» (Л., 1926. 166 с.) А.М.Ловягин дал оптимальное определение науки о книге и книжном деле: «Книговедением называется наука о книге как орудии общения людей между собой». Он поднимал книговедение не только на уровень социологии - науки об общих и специфических законах развития и функционирования общественно-экономических формаций, о механизмах проявления этих законов в деятельности личностей, социальных групп, классов, наций. А.М.Ловягин понимал книговедение и в более широком аспекте - культурологическом, что созвучно современным теоретическим построениям об информационной культуре. Более того, А.М.Ловягин пытался практически реализовать свои библиосоциологические идеи, создав в 1918 году особый Социобиблиологический институт. Разработку выдвинутых А.М.Ловягиным концепций продолжил М.Н.Куфаев. В этом отношении примечателен его труд «Книга в процессе общения» (Л., 1927. 108 с.), где были детализированы общие социологические построения А.М.Ловягина до конкретного процесса производства, распространения и использования книги. К сожалению, творческое наследие указанных российских книговедов до сих пор не получило надлежащего развития, именно относительно проблем чтения. Единой социально-психологической концепции чтения на базе книговедения так и не создано.
Мы придерживаемся той точки зрения, что вопросы разработки рациональной теории и методики чтения являются неотъемлемой частью книговедения. В книговедческой литературе немало публикаций на эту тему, но вместе с тем издания, охватывающие основные аспекты творческого процесса освоения и использования содержащейся в книге информации, довольно редки. Наиболее активно разрабатываются лишь отдельные вопросы методики работы с книгой, в основном с позиции библиотековедения и библиографоведения. В последнее время бурно развивается такая область науки о книге, как читателеведение. Одна из задач этой научной дисциплины - создание методики работы с книгой и чтения, формирование читателя как социально активной личности. но, развиваясь, читателеведение выходит за пределы традиционного книговедения. Внимание специалистов в этой области сфокусировано в основном на социально-психологических аспектах. Тем самым ослабляется научная разработка процесса, определяющего сущность чтения и пользования книгой, обозначаемого книговедами как система «автор - книга - читатель».
Другими словами, из поля зрения читателеведения выпадают две другие важные составляющие - автор и книга. Естественно, книга как универсальный способ информационного общения является специфическим предметом книговедческого познания. Но книга без авторства появиться в обществе не может. Но почему-то авторство обособленно изучается в литературно-художественном творчестве, в искусстве, в научном и техническом творчестве. Поэтому мы и выступаем за то, чтобы в книговедение как обязательные, пусть пограничные, но входили и эти научные составляющие - автороведение и читателеведение. Тем самым, социально-психологические исследования в книговедении получили бы необходимую целостность, системность по принципу деятельности.
Именно такой принципиальной особенностью, несмотря на многие противоречия как первого научного опыта, отличается библиопсихология Н.А.Рубакина. Хотя она с самого начала подвергалась критике, тем не менее она оказала и оказывает плодотворное влияние на изучение вопросов чтения и работы с книгой в нашей стране и за рубежом.
Главные достижения и особенности библиопсихологической теории Н.А.Рубакина следующие:
- стремление рассматривать чтение и пользование книгой в свете современного понимания процесса социальной коммуникации, информационной деятельности;
- исследование книги как базовой научной категории, отражающей в себе всякого рода словесные произведения, будь это слово печатное, рукописное или устное;
- понимание книжного дела как трудового процесса (деятельности) по производству, распространению и использованию ценностей печатного, рукописного и устного слова;
- рассматривание библиопсихологии в качестве одной из социальных наук, объектом изучения которой является книжное дело как процесс диалектического взаимодействия трёх основных факторов: читатель - книга - писатель, причём с библиопсихологической точки зрения в исследованиях книжного дела необходимо идти от изучения чтения и читателя к изучению произведений слова (книги) и только после этого к изучению авторов.
Как видим, даже с учётом почти вековой давности разработки этой теории, определённых противоречий в интерпретации, эти исходные положения остаются оригинальными и в основе своей правильными. Особое значение имеет понимание диалектической целостности библиопсихологии, неразрывность и обусловленность её главных составляющих: по горизонтали - автор (общество), книга (социальная информация), читатель (общество) и по вертикали - социально-психологический (родовой, общий) и книговедческий (видовой, конкретный) аспект научного исследования. Причём Н.А.Рубакин неоднократно оговаривает и подчёркивает в своих работах необходимость именно такого целостного, диалектического понимания предмета, содержания библиопсихологии. Например, в работе «Психология читателя и книги» он пишет: «Приравнивать библиопсихологию только к психологии читательства и авторства - это значит суживать её значение… Поэтому изучать психологию того и другого можно лишь в связи с психологией книжного дела, - будь это издательство, или книготорговля, или библиотечное дело, или все другие отрасли… библиопсихология охватывает библиологию целиком, рассматривая книгу как явление психологическое».
Поэтому непонятно, почему в современной научной литературе до сих пор идут дискуссии по вопросу, какая наука должна исследовать чтение и пользование книгой. Широкое понимание предмета, содержания этой проблемы низводится до изучения частных её сторон: истории читателя, читательской психологии. Но в обоих случаях прерогатива исследования предоставляется читателеведению. Только в первом случае читателевение включается в состав книговедения, а во втором понимается как относительно самостоятельная «специфическая область социального познания». Но системно-диалектический подход, часто декларируемый как основной подход в научных исследованиях чтения и пользования книгой, требует рассматривать предмет исследования, в данном случае систему «общество - коллектив - личность», в неразрывном единстве. Нельзя, другими словами, читателя «отрывать» от книги, от самого процесса информационного (книжного) общения. Поэтому, если говорить о читательской психологии как предмете читателеведения, то тогда эта научная дисциплина может быть отнесена к психологии или социологии, но лишь как частный случай. Для получения конкретных, значимых, методически эффективных результатов данные такой науки должны быть включены в систему науки, специально изучающей процессы книжного дела, - книговедения (или, по Н.А.Рубакину, библиологии). Одним из существенных недостатков библиопсихологической теории Н.А.Рубакина и является то, что он, с одной стороны, рассматривал объект книговедения - книжное дело как функциональную зависимость автора - книги - читателя, а с другой, как бы игнорировал эту авторско-читательскую (т.е. социально-психологическую) обусловленность книги и книжного дела, низводя её лишь до психологии.
В этом отношении более последовательное понимание книговедения как социальной науки мы находим у таких современников Н.А.Рубакина, как А.М.Ловягин и М.Н.Куфаев, которые выступили критиками библиопсихологии. В частности, А.М.Ловягин развивал книговедение как социологическую науку - библиосоциологию. Одной из основных задач книговедения он считал необходимость постоянно оживлять по себе мёртвую бумажную культуру, чтобы ею могло пользоваться как можно большее число живых носителей культуры - людей. А.М.Ловягин считал плодотворной идею Н.А.Рубакина о функциональной зависимости автора - книги - читателя, но выступал против абсолютизации в ней психологии. Что касается точки зрения М.Н.Куфаева, то он также рассматривал книгу в процессе общения, причём в обязательной обусловленности этого процесса диалектическим единством социальных, психологических и физиологических условий чтения и пользования книгой.
Недостатком современных научных исследований процессов чтения и использования книги (социальной информации) в обществе является их ограничение только социально-психологическими (общими) аспектами, отрыв от целостного книговедческого рассмотрения. В то же время и современное книговедение ещё мало занимается вопросами чтения и методики работы с книгой. В этой связи трудно согласиться с авторами, которые не могут «разделить ту точку зрения, согласно которой комплексная наука о читателе («читателеведение») полностью входит в книговедение, являясь именно его органической ветвью» [Изучение читательских интересов - основа руководства чтением / Н.Е.Добрынина, Е.Е. Троицкая // Советский читатель. М., 1986. С. 194] . И дело здесь не только в неблагозвучии или терминологической нечёткости понятия «читателеведение», не в том, что есть целый ряд направлений в изучении читателя и чтения, не имеющих непосредственной связи с проблематикой книговедения, и не только в том, что сами книговеды порой трактуют взаимоотношения различных дисциплин, изучающих книгу, читателя и чтение не как «включение» или «объединение», а как пересечение. Дело в том, что современное книговедение не имеет ещё общей теории книги и книжного дела. Отсюда и невозможность дать целостную методику чтения и работы с книгой. Но только такая теория книговедения доказала бы, что «пересечение» книговедения с другими науками обусловлено самой природой книги, социальной коммуникации, так как последняя является неотъемлемой частью любой общественной деятельности. Такая общая теория показала бы, что нужно рассматривать книгу и книжное дело на всю глубину их социального использования (общество - коллектив - личность), культурно-исторического процесса производства, распространения и использования социальной информации (автор - книга - читатель). А пока само книговедение неоправданно трактуется как «пересечение», а не обобщение ряда книговедческих дисциплин.
Поэтому идеи Н.А.Рубакина развиваются в настоящее время в основном в библиотековедении. Более того, сам целостный процесс книжного дела, функционирующий как система «автор - книга - читатель», теперь интерпретируется односторонне или как « автор - книга», или как «книга - читатель», или как «книга - книжное дело - читатель». Правда, необходимая целостность в подходе к исследованию чтения и пользования книгой проявляется в исторической части книговедения, хотя и подвергается критике. В этом споре предпочтение нужно, видимо, отдать М.И.Слуховскому, который справедливо утверждает, что «история чтения есть история книгопользования» и является одной из книговедческих дисциплин [подробнее см. Слуховский М.И. Русская библиотека XVI-XVII вв. - М., 1973]. Можно согласиться с ним, что чтение и пользование книгой делает книговедение не суммой, сочетанием отдельных наук, а целостной законченной наукой, так как «диалектика внутреннего родства частей в книговедении захватывает и проблему истории чтения: основа, пружина проблемы есть книга». Но нельзя согласиться с разрывом М.И.Слуховским этого целостного книговедческого процесса на две части: история чтения и чтение. Если история чтения может уложиться в комплексной науке книговедении, то чтение - процесс многоплановый, который рассматривается педагогикой, физиологией, социологией и др. И в любом случае нельзя игнорировать авторскую, производственную составляющую целостного процесса читательской деятельности. Эффективно и качественно научные проблемы чтения могут быть решены лишь при комплексном, системном подходе к изучению вопросов использования книги и информации, для чего необходимо объединить усилия книговедов, социологов, психологов, педагогов и других специалистов-обществоведов. Организованно это можно осуществить, создав специальное научно-исследовательское учреждение типа Института книги и чтения. Исторический опыт деятельности уже существовавших в нашей стране подобных организаций (Ленинградский институт книговедения, Институт книги, документа и письма, НИИ книги) оказался не эффективным.
Наш вывод однозначен: история, теория и методика чтения являются базовой составляющей книговедения, а результаты исследований чтения со стороны других наук, в том числе социологии и психологии, социальной психологии, носят существенный, но всё-таки дополнительный характер. Наконец, нужны новые поиски не только названия научной дисциплины о чтении, но и квалификации её основных сущностных характеристик - объекта и предмета, методологии, терминологии, места в самом книговедении.
1.2.
Социокультурная концепция чтения
Она представляет собой своеобразную модификацию библиосоциологической концепции, особенно доказательно обоснованной в работах М.Н. Куфаева и П. Отле. По оценке специалистов, наиболее комплексным и скоординированными в советский период явились исследования чтения в рамках социологии культуры. [Бирюков П.Б. Чтение в жизни современных студентов: Опыт культуролог. исслед. М., 1999. С. 10].
Развитие этого направления тесно связано с именем С.Н. Плотникова. Во многом благодаря коллективу учёных под его руководством исследование чтения приняло самостоятельный характер. В конце 80-х гг. с участием С.Н. Плотникова создаётся Институт книги, а в конце 1993 г. по его инициативе - Межвузовский центр исследования чтения и информационной культуры при Министерстве (тогда - Госкомитете) образования и науки РФ. Он стал первым руководителем Центра; его деятельность была направлена на институализацию социологии чтения и книги как отдельного отраслевого направления в социологической науке. Труды С.Н. Плотникова и его соратников внесли значительный вклад в формирование теоретической социологии чтения и читательской культуры, а также методологии конкретных социологических исследований в этой сфере. Ситуация в области культуры чтения в советский период хорошо освещена в работе С.Н. Плотникова. [Плотников С.Н. Читательская аудитория в России (социологический очерк) // Homo Legens. Памяти С.Н. Плотникова (1929 - 1995). М., 1999. С. 17-62].
Главным результатом развития исследований культуры чтения в советский период стало формирование социологии чтения как самостоятельной дисциплины. Однако в 1970-80-х гг. она развивалась в узких рамках прикладной дисциплины и в связи с библиотековедением и не могла поэтому выйти за определённые границы. В постсоветский период социология чтения активно развивается. Чтение по-прежнему продуктивно исследоуется в рамках библиотековедения, причём к этому направлению добавилось исследование книгоиздания и изучение книжного рынка. Развивается и культурологическое направление изучения чтения. Оно сконцентрировано в Российском институте культурологии (К.Э. Разлогов, И.А. Бутенко) и Межвузовском центре исследования чтения и информационной культуры (Б.В. Бирюков). Труды социологов в рамках такого подхода позволяют оценить роль и место чтения в культуре общества и его динамику.
Социально-политические перемены, начавшиеся с середины 1980-х гг., создали принципиально иную ситуацию в культуре и возможностях научных социологических исследований. Как указывает С.Н. Плотников, благодаря перестройке и связанными с ней возможностями чтения ранее запрещённой литературы возникло уникальное, но и неустойчивое явление - читательский бум. Проведённый этим исследователем в 1988 году опрос телезрителей показал, что в этот короткий период подъём интереса к чтению выразил потребность общества в познании истины, эта была одна из форм обретения свободы. Чтение приобрело характер самопознания, саморазвития, самовоспитания личности. Тогда же оно стало фактором активизации общества, коммуникации. Всё это были совершенно новые для советского времени явления. Однако оно оказалось недолговечным: уже с 1990 г. фиксировался постепенный спад читательской активности. Основными причинами этого процесса, по мнению С.Н. Плотникова, были: а) снижение ажиотажа вокруг ещё недавно запрещённых книг, б) становление свободного телевидения как наиболее оперативного и разнообразного источника информации, в) возникновение книжного рынка - кооперативного, частного, - который всё больше стал ориентироваться на бизнес и массовый спрос.
С начала 1990-х гг. сфера чтения вновь претерпела радикальное изменение. По мнению С.Н. Плотникова, снижение читательской активности явилось признаком преодоления кризиса, возвращение общества к естественному, нормальному состоянию. В это время чтение освобождается от несвойственных ему политизированных функций и обретает своё истинное назначение: быть коммуникативным посредником, технологией интеллектуального развития и способом обретения культуры. В это время (конец 1991 - начало 1992 г.) коллективом под руководством С.Н. Плотникова (Фонд чтения им Н.А Рубакина) были проведены масштабные исследования читательской культуры.
Сбор информации в исследованиях Фонда чтения проводился методом персонального формализированного интервью по месту жительства респондентов. Результаты указанных исследований дали богатый материал. Было показано, что чтение книг в России действительно упало: за 1992 г., который был переломным для России, число читателей в целом сократилось на 5 %, а количество «совсем не читающих» возросло с 21 % до 26 %. Тенденция к снижению читаемости оказалась наиболее заметной среди мужчин. Интервью показали, что самая устойчивая читающая возрастная группа - 25-29 лет. В 1991 г. в этой группе был самый низкий процент «нечитающих». Однако уже в 1992 г. именно в этой группе число «нечитающих» увеличилось вдвое. Высоким оказался процент «совсем нечитающих» среди молодёжи до 25 лет - 12 %. [Плотников С.Н. Указ. соч. С. 48-53].
Исследования показали, что, как и в других странах, в России существует высокая взаимосвязь образования и объёма чтения. Люди с высшим образованием составляли в 1991 г. до 40 % от всего читающего населения, и именно среди них самый низкий процент (2-6 %) «нечитающих». В этой группе чтение в 1992 г. сократилось на 8 %. В должностном разрезе наиболее активные читатели - руководители и специалисты, а самые отлучённые от чтения - неквалифицированные рабочие и пенсионеры. Учтя наличие домашних библиотек, было установлено, что по всем группам наивысшие проценты среди читающих постоянно (в целом 53 %) приходятся на владельцев домашних библиотек с количеством книг в 500 единиц и более. А среди «нечитающих» самые высокие проценты (в целом 42 %) - у людей, имеющих дома не более 40 книг.
На основе полученных данных был сконструирован «типичный читатель» (для конца 1992 г.). Этот идеальный тип описывался как молодой мужчина 25-29 лет, имеющий высшее образование, живущий в крупном городе, имеющий значительную (более 500 книг) библиотеку. Интересно, что чтение коррелирует с такими факторами, как религиозная вера и политическая ориентация.
В исследованиях Фонда чтения изучались читательские предпочтения. Наиболее читаемыми оказались следующие жанры художественной литературы (по мере убывания популярности): 1) детективы, фантастика, приключения; 2) зарубежная классика; 3) современная художественная литература (отечественная и зарубежная); 4) исторические романы; 5) русская классика; 6) книги русского зарубежья. Такие виды и жанры художественной литературы, как поэзия или философия, а также книги по садоводству, кулинарии, менеджменту, справочники, словари и др., редко упоминались среди наиболее понравившихся, однако они пользуются устойчивым спросом на книжных лотках и в магазинах.
Динамика читательский предпочтений за 1992 г. показала существенные изменения, практически обозначившие структуру чтения в течение всех 1990-х гг. Был выявлен значительный рост (на 5 % в течение 1992 г.) интереса к литературе, объединённой в группу детективов, фантастики и приключений. Зарубежная классика за год утратила половину своей аудитории, причём её читают в основном женщины. Современная художественная литература оказалась очень динамичной в росте популярности, перетянув многих из аудитории зарубежной классики. Показательно, что если в конце 1991 г. ещё имели успех книги времён первых лет перестройки, рассказывающие о сталинских временах, то к концу 1992 г. они были вытеснены зарубежной литературой. Интерес к историческим романам за год упал вдвое; на эти книги ориентируется немного больше мужчин, а также лица, имеющие законченное высшее или среднее образование. Интерес к русской классике также упал, однако её достаточно ровно читают почти все социальные группы, причём на протяжении всей жизни. Популярность книг русского зарубежья снизилась в 1992 г. в пять раз.
Для советского периода был характерен постоянный разрыв между реальным чтением и чтением желательным; впрочем, достоверных данных по этому вопросу по понятным причинам нет. В перестроечный период этот разрыв также сохранялся, хотя его причины постоянно изменялись: книгоиздательская и полиграфическая промышленность не могли полностью удовлетворить сильно возросшие интересы читателей, в библиотеки выстроились очереди. Лишь с 1993 г. социологи начинают фиксировать совпадение реального и желаемого чтения [Бутенко И.А. Читатели и чтение на исходе ХХ века: социологические аспекты. М.: Наука, 1997. - 140 с. С. 16-17].
Радикальные социальные изменения последних 15 лет создали в России новую культурную ситуацию, во многом определившую перемены в читательском поведении. Утверждение новой социально-политической системы открыло принципиально новые возможности для доступа населения к информации. Научно-технический прогресс привёл к информационной революции и внедрению в жизнь и быт электронных средств обработки, получения, обмена, распространения информации. Изменение в образе жизни людей, их культурных ориентаций привели к формированию новых информационных и читательских запросов.
В 1990-е гг. ситуация в книгоиздании кардинально меняется: в рамках становления рыночных отношений появляется книжный рынок, независимый от политико-идеологического контроля , но зависимый от читательского спроса. Поэтому его развитие может служить индикатором перемен в структуре чтения. Развитие книжного рынка испытывает на себе влияние целого ряда факторов: инфляции, роста дифференциации в доходах (читающая публика оказалась в наименее выгодном положении, так как её покупательная способность в значительной степени снизилась), интенсификации труда и др. Происходит относительное насыщение книжного рынка. В этих условиях книгоиздание становится всё менее выгодным. В 1990-е гг. объём книжной продукции, выпускаемой российскими издательствами, сократился вдвое, особенно это коснулось производственной литературы и учебных пособий (сокращение в 5 раз), а также научной и справочной литературы (более чем в 2 раза). Годовой тираж журналов с 1992 по 1993 гг. уменьшился более чем в 2,5 раза; число изданных книг и брошюр в расчёте на одного жителя - с 1047 единиц в 1990 г. до 640 в 1993 г.
Изменения в образе жизни, и прежде всего интенсификация трудовой нагрузки, необходимость повышения квалификации и/или переобучения породили значительные сдвиги в читательском поведении людей. Читатели изменились: их свободное время стало сокращаться, особенно у женщин. Гораздо больше времени - как у женщин, так и у мужчин - стало уходить на заработки и удовлетворение бытовых потребностей, на образование (чаще дополнительное), повышение квалификации и пр.
Очевидной в 1990-е гг. стала тенденция к «одомашниванию» досуга; львиную долю информации люди сегодня получают при просмотре телепрограмм. Это означает, что экранная информация вытесняет печатную: главная цель чтения - информационная - оказалась под угрозой. Подписка на периодические издания резко снизилась. В 1994 г. о том, что они вообще не читают газет, сообщили 27 %, а в 1997 г. - уже 32 % респондентов, опрошенных ВЦИОМ [Экономические и социальные параметры: Мониторинг общественного мнения // Бюлл. ВЦИОМ. 1995. № 3]. В 1998 г. газеты регулярно не читают, по данным опросов, 29 % россиян.
В начале 1990-х гг. формируется та структура чтения россиян, которая становится характерной для всего десятилетия. Опросы, проведенные ВЦИОМ в 1993 и 1998 гг. показали, что детективы и боевики первенствуют: о том, что они чаще всего читают данную литературу, сообщили в 1993 г. - 48 %, а в 1998 - 33 % опрошенных. Произведения на тему истории, мемуары назвали 32 % и 34 % респондентов соответственно, приключения - 27 % (за 1998 г. данных по этому виду нет), любовные романы - по 26 %, фантастику - 19 % и 17 %, классическую литературу - 19 % и 16 %, современную отечественную прозу - 8 % и 7 %, поэзию - 7 % (за 1998 г. данных нет) [Дубин Б. Что читают россияне // Книжное обозрение. 1994. 15 марта; Мониторинг общественного мнения. 1999. № 1. С. 77].
Судя по итогам котировок на книжной бирже, в 1995 г. среди выпущенных книг чемпионом по названиям оказался сентиментальный жанр (17 % среди художественных изданий, средний тираж 53 тыс. экз.). На втором месте - остросюжетные произведения (12,8 %, 44 тыс. экз.), на третьем - фантастика (6,3 %), затем следуют: русская современная и классическая художественная литература (6,1 %, 34 тыс.); приключения (4,4 %, 37 тыс.); зарубежная современная и классическая литература (2 %, 27 тыс.).
Достаточно распространённое в 1990-е гг. мнение об упадке интереса к «серьёзной» литературе не находит своего подтверждения: в 1995 г. философия и гуманитарная литература по числу изданных названий уступала только любовному роману и детективам (9,1 % от общего числа названий), хотя средний её тираж (16 тыс. экз.) значительно меньше. Практически ориентированные запросы покупателей отразились в высокой доле названий изданных произведений по технике и экономике (7,9 %), а также энциклопедий и справочников (7,1 %). Далее следуют книги по медицине (5,2 %), кулинарии, домоводству и садоводству (5,0 %), книги о природе и искусстве (по 1,7 %) [Морозовский М. Комментарий к итогам 1995 г. // Книготорговый бюллетень. 1996. № 5/6. 8 февр.].
Таким образом, фантастика, мелодрамы, детективы-боевики составили в середине 1990-х гг. основу читательских предпочтений, причём, как показали социологические данные, выбор той или иной из них не зависит от уровня образования, которое ещё в 1980-х гг. играло решающую роль при дифференциации читательских вкусов.
Важно отметить, что чтение практически утратило ко второй половине 1990-х гг. статус самого популярного и даже престижного занятия, каковым оно обладало в 1960-80-х гг. Если в числе наиболее массовых досуговых занятий в 1960-е гг. было чтение книг и газет, затем просмотр телепередач, физкультура и спорт, пассивный отдых, то уже в 1985 и последующие годы на первом месте оказалось телевидение, и только потом чтение (далее идут прогулки, занятия физкультурой и спортом).
Сравнение статистики чтения в развитых странах Запада показывает, что в той или иной мере спад читательской активности наблюдается в большинстве из них. Однако, как показывает изучение опубликованных данных, далеко не во всех развитых странах в области чтения наблюдаются одинаковые тенденции. Конечно, во многих из них его роль снижается, но есть и такие страны, где она возрастает; при этом снижение «веса» чтения, если оно происходит, имеет место несмотря на политику активной государственной поддержки данной сферы. Интересно, что чтению книг уделяется больше времени в странах, запаздывающих с модернизацией. Динамика читательской активности в России имеет много сходных черт с процессами именно в этих странах [Бирюков П.Б. Указ. соч. С. 16].
Ещё недавно было справедливо утверждение Н.А. Рубакина о том, что и стремления и тревоги общества немедленно отражаются на выборе книг, которые люди избирают для чтения. Он это высказал столетие назад [Рубакин А.Н. Этюды о русской читающей публике. СПб., 1897. С. 7]. Как отмечают социологи [Бутенко И.А., Бирюков Б.В. Чтение 90-х гг.: предмет раздумий, предмет исследований // Homo Legens. Памяти С.Н. Плотникова (1929 - 1995). С. 188 - 192], сегодня это уже не совсем так: чтение стало в значительно большей степени ориентированным на удовлетворение не столько общекультурных, эстетических потребностей, сколько информационных и практически-прагматических. Чтение во многом превратилось в сопутствующее занятие: всё чаще читают в транспорте, на работе. Распространённым предметом чтения становятся краткие жанры - журнальные статьи, рекламные проспекты, деловые информационные материалы, инструкции, в том числе экранные и др. Люди всё меньше готовы посвящать своё время и мобилизовывать интеллектуальные силы на серьёзное чтение, предлагающее вдумчивое вчитывание, сопереживающее восприятие и в большей степени, чем раньше, склонны прибегать к упрощённым формам восприятия для получения необходимой информации, удовлетворения эмоциональных потребностей, психологической релаксации. Политика СМИ и издательский бизнес развиваются в соответствии с этой тенденцией, «выдавая на гора» всё больше телесериалов, телешоу, развлекательных журналов, фантастики, боевиков, любовных романов.
Важным компонентом читательской активности является посещение библиотек. Резкое изменение читательских запросов в 1990-е гг., а также освобождение библиотек от идеологического контроля, создало совершенно новые условия для библиотечной работы, к которым библиотеки оказались во многом не готовы. Библиотечные фонды заполнены невостребуемыми, морально устаревшими изданиями. В рыночных условиях библиотеки столкнулись с объективными трудностями обновления своих фондов. Российская ситуация в системе отношений «читатель - библиотека» достаточно хорошо отражена в имеющейся литературе [Подробнее см.: Библиотекарь и читатель: Проблемы общения. СПб., 1993; Библиотеки и чтение: Проблемы и исследования. СПб., 1995].
В настоящее время население читает книги, купленные в магазине или на книжном лотке, вдвое чаще, чем взятые в библиотеке. Между тем библиотеки традиционно являются мощным рычагом формирования «поля альтернатив» читателей. В 1990-е гг. наблюдается явное уменьшение библиотечного влияния на формирование читательских интересов, что вряд ли можно приветствовать. При этом и к домашним библиотекам, создававшим возможность широкого межчитательского обмена в 1970-80-е гг. прибегают значительно реже. Социологи это связывают не только с изменением содержания чтения и его несоответствием составу домашних библиотек, но и с общим спадом коммуникабельности населения.
Итак, основной тенденцией последних лет считается, как отмечают И.А. Бутенко и Б.В. Бирюков, утрата чтением его исключительной роли в обществе, его превращение, с одной стороны, в источник получения нужной информации, а с другой - в средство развлечения, как это и происходит в других странах, если вести речь о массовом чтении. Но это вовсе не означает снижения роли последнего: в массовом чтении, как показывает анализ американских бестселлеров, имеются не только образы «популярного чтива», но и то, что всегда было принято относить к «серьезной» литературе. И всё же сопереживание при чтении стало более редким явлением. Об этом свидетельствует, в частности, тот факт, что многие произведения дореволюционной или эмигрантской художественной литературы, опубликованные в посткоммунистической России, так и не вошли в массовое чтение.
В 1990-е гг. читательское поведение оказалось в совершенно новом эмоциональном и содержательном окружении: решения проблемы заработков, повышения квалификации или переобучения. Все более активно в круге чтения населения утверждается литература для отдыха и развлечения, на втором месте оказывается то, что удовлетворяет «деловые» мотивы, - читаемая учебная, научная, справочная литература. Изменились сами условия чтения. По итогам исследования, проведённого Российской государственной библиотекой, 57 % горожан чаще читают в транспорте, во время просмотра телепередач, во время еды, прогулок, в рабочее время; в том числе 12 % читают только в таких условиях. Но дороге на работу и с работы, в очередях, в библиотеках прежде читали чаще лица с высшим образованием; теперь же такой вид чтения характерен для самых разных слоёв населения.
Своеобразным развитием социокультурной концепции является монография Евгения Добренко «Формовка советского читателя», выполненная на материале советской художественной литературы. Автор - профессор университета Дюка (США), известный специалист по литературе советского периода. Его книга посвящена рассмотрению социальных и эстетических предпосылок рецепции соцреализма и значит, анализу нового горизонта чтения. Такой горизонт есть продукт взаимодействия литературы и читателя, он фиксируется не только в системе читательских реакций, предпочтений, оценок, но и в самих соцреалистических текстах, во многом ставших продуктом читательских интенций. Важно, что в советских условиях этот процесс взаимодействия протекал в строго проложенном русле вполне определённой стратегии власти как по отношению к литературе и чтению, так и ситуации чтения в самых различных их проявлениях.
Новая перспектива чтения, сформированная в советской культуре, по мнению автора, не может быть осмыслена ни только с позиции литературы (здесь мы уже видим результат), ни только с позиции читателей (здесь мы видим только предпосылки), но лишь на пересечении их путей в проекции Третьего - власти и её интенций. Говоря о новой перспективе чтения, её рождении и исчерпании, мы имеем в виду специфичность именно советской ситуации чтения: она была преодолением прежних форм взаимодействия между литературой и читателем, но в то же время и отличалась от схожих и параллельных ей форм отношений между массовой литературой и массовым читателем: массовый читатель и массовый вкус есть необходимое, но далеко не достаточное условие для рождения феномена, подобного соцреализму. Есть некий «осадок» - то, что и сообщает специфичность именно соцреалистической культуре. Этот «осадок» имеет много измерений (социальное, эстетическое, институционное и др.), представляющих для нас первостепенный интерес. Несомненно, что каждое литературное произведение отражает определённую культурную атмосферу, и не просто «территориально» принадлежит сфере культуры, но в принципе возможно как явление постольку, поскольку пронизано сознанием времени и социальной среды, к которым принадлежат автор и реципиент. Читатель - прежде всего - даёт литературному произведению жизнь в новом времени. Он пересоздаёт художественный текст, который перестаёт быть равным времени своего создания и самому себе.
Однако, что значит эта самодостаточность текста, который без читателя - лишь «знаковая система?», - задаётся вопросом Е. Добренко. Разумеется, самая возможность бесчисленных интерпретаций обусловлена бесконечными системами знаков внутри произведения и постоянно совершающимися их переакцентированием. Отсюда - расслоение литературной критики - социологической, символической, психоаналитической, стилистической, лингвистической. Однако за пределами этого расслоения существует не просто возможность - необходимость выявить ценности, обуславливающие этот процесс пересоздания текста. Эти ценности подобны аксиологической тени критических доминант. Реципиент, так же как и автор, и художественный текст, может и должен быть объектом критики - также, по необходимости, - социологической, символической, психоаналитической, стилистической, лингвистической - критики читательской реакции.
При этом речь не идёт об истории чтения в советское время. это и не история становления советского читателя. Это история советской художественной литературы. Пользуясь известным определением Х. Гюнтера, история «огусадрствления читателя». Подобно тексту, читатель не живёт в историческом вакууме. Социальное пространство читателя, то, что здесь определяется как ситуация чтения, было в советское время исключительно напряжённым. Это обусловлено самим характером советского времени - эпохи величайших трансформаций, периода колоссальной социо-культурной динамики, сильнейших напряжений и реакций, определивших как характер социальных связей, так и характер новых культурных форм. Институт литературы не может быть осмыслен вне и помимо института чтения. Это, разумеется, верно для любой эпохи. Для советской - в особенности. Институт литературы, вся история его становления, характер трансформации в революционную и советскую эпохи говорят о том, что он призван был выполнять и выполнял существенные политико-идеологические функции в общей системе деятельности власти по преобразованию, перековке, и, наконец, созданию нового человека. Таким был, по крайней мере, проект этого института.
Другое дело, в какой мере эти цели могли быть достигнуты «в отдельно взятой стране». Институт литературы должен быть сопряжён с институтом читателя. Только в этом случае культурная цепь замкнётся и можно будет увидеть, как различные социальные слои, находясь в невиданной в досоветской истории динамике, не просто читали, но творили новую культуру. Вряд ли социология чтения сама по себе в состоянии раскрыть всю пестроту, динамичность, разноуровневость процесса чтения, и шире - процесса потребления искусства. Читатель - фигура композитная. Советское общество в сталинскую эпоху не было только государственно-иерархической системой, хотя, конечно, такого рода системность чрезвычайно важна для анализа советской культуры. Но, может быть, не менее важна реальная мозаичность советского социума и то обстоятельство, что общество всегда разделено на определённые культурные страты, каждая из которых потребляла «свою» культуру (в том числе и очень высокую) и эта «своя» культура (литература) выполняла множество различных функций - эксапистскую, социализирующую, компенсаторную, информативную, рекреационную, престижную, эстетическую, эмоциональную и, конечно, специфически советские - агитационно-мобилизирующие. Если учесть в этом спектре наложение разного рода индивидуальных факторов - от образовательного уровня до возможностей и желаний, от случайных знакомств до семейных традиций, картина получится чрезвычайно пёстрой. В то же время, есть некоторое культурное пространство, определяемое здесь как ситуация чтения. В своей книге цитируемый автор сосредоточился на силовых линиях, действующих в интересующем нас пространстве чтения.
Е. Добренко показывает, как в той пёстрой картине, в той изумительной и страшной социальной турбулентности, что были рождены революцией и её последствиями, проступает остов определённой системы, в которой действует эффективный для своих функций и в своих социальных границах механизм коллективного существования, взаимодействия и самоидентификации общества. Можно сколько угодно говорить о деформациях и деструктивности этого механизма и этой системы. Но самый факт их существования бесспорен и как таковой должен стать предметом исследования.
Именно в этом качестве проблема читателя обретает множество контекстов методологического свойства. Речь не случайно идёт о контекстах проблемы. Подходить ли к проблеме читателя со стороны рецептивной эстетики или с точки зрения теоретико-познавательной (герменевтика, феноменология), со структуральной точки зрения или помыслить её в эмпирико-социологических категориях (социология читательского вкуса и восприятия), с психологической или коммуникативно-теоретической, с семиотической или социально-информативной. Менее всего концепция Е. Добренко посвящена обоснованию (или опровержению) неких сугубо теоретических установок или доказательству преимуществ (или недостатков) тех или иных конкретных методик. Исходной теоретической предпосылкой является у него лишь вывод об их дополнительности. Обращаться к ним приходится лишь в той мере, в какой они помогают увидеть нашу проблематику более объёмно, но «работают» они на такую объёмность лишь в комплексе.
Случайно ли работы, положившие начало функциональному исследованию литературы в 1920-е гг. - статьи Ю. Тынянова «О литературной эволюции» [Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977] и А. Белецкого «Об одной из очередных задач историко-литературной науки: (Изучение истории читателя)» [Наука на Украине. Харьков, 1922. № 2] начинались с определения статуса историко-литературной науки как таковой? О необходимости вывести историю литературы из «услужения» у библиографии, эстетики, психологии, публицистики после «более века продолжавшихся мытарств» писал А. Белецкий. О том, что положение истории литературы продолжает оставаться в ряду культурных дисциплин положением колонии, писал Ю. Тынянов. Выход из тупика виделся в 1920-е гг. в функциональном исследовании историко-литературных явлений. Такое изучение не могло состояться в советский период, что, очевидно, связано со специфической функциональностью литературы в советских условиях. Выйти к функциям литературы значило выйти во внелитературное пространство, в пространство, измеряемое реальными социологическими категориями, а не только организованное по законам тотальной эстетической доктрины и политико-идеологической инженерии. Этот путь был в советских условиях заблокирован. Но точно так же был заблокирован путь к функциональному исследованию советской литературы и из внесоветского культурного пространства. Вращаясь в узком кругу идеологических орбит, западная советология, равно как и советская эстетика, оперировала набором идеологем, в которых функции литературы в советских условиях были расписаны и сочтены. Оба пути лежали во внеисторическом пространстве. Используя тыняновский образ, можно сказать, что история советской литературы в подавляющем большинстве случаев находилась на положении колонии у советской идеологической доктрины (в Советском Союзе) и у советологии (на Западе). Выход из кризиса видится в «историзации» материала, в его расширении и углублении, в экспансии истории, наконец, - подчёркивает Е. Добренко [выделено автором монографии]. И, несмотря на излишнюю идеологизацию даже для зарубежного исследователя, монография его отличается научной фундаментальностью, многие новации должны быть использованы для разработки науки о чтении.
Наконец, своеобразным развитием социокультурного подхода в наше время можно считать такое научное направление в информационном общении (книжном деле), как информационная культура. Здесь разработка проблем чтения занимает одно из важнейших мест [подробнее см.: Зубов Ю.С. Информатизация и информационная культура; Информационная культура личности]. Можно предположить, что именно это направление может стать обобщающим для всех научных направлений, разрабатывающих основы читательской деятельности.
1.3.
Деятельностная концепция чтения
Проблема формирования науки о чтении волнует специалистов и в наше время. Одна из новейших концепций принадлежит Н.Н. Светловской, которая предлагает создавать науку о чтении путём «формирования типа правильной читательской деятельности», правда, на материале обучения школьников начальных классов.
В качестве предварительного условия автор называет и некоторые основные вопросы, на которые возможная теория может дать научно-обоснованные и проверенные практикой, т.е. объективно-истинные ответы, например:
Что такое чтение как предмет обучения?
Почему одни из обучающихся любят читать, а другие нет?
Что такое «любовь» или «нелюбовь» к чтению и можно ли /нужно ли/ приохотить к чтению всех?
Как надо обучать чтению, чтобы добиться полного успеха /чего делать нельзя и почему/? В частности, каким должен быть учебный материал для обучающихся читать, каковы мотивы и цели?..
Разумно ли включать обучение чтению в начальных классах в курс родного языка?
В чём смысл разграничения в учебном процессе таких исторически сложившихся разделов обучения чтению в начальных классах, как обучение грамоте, чтение классное и чтение внеклассное?
Насколько возможно обучение чтению в курсе литературы и в чём оно состоит?
Перечень вопросов-примеров подобного рода, разумеется, можно продолжить, так как одним из удивительных свойств подлинной науки является то, что каждый объективно-истинный ответ рождает у исследователя всё новые и новые вопросы. В этом аспекте рассмотрим теперь систему понятий, закономерностей и гипотез, представляющих в настоящее время ту методическую теорию, о которой идёт речь [Светловская Н.Н. С. 24-25].
Центральными для данной теории являются два понятия: тип правильной читательской деятельности и читательская самостоятельность. Оба эти понятия чрезвычайно близки с точки зрения выражения сущности рассматриваемой теории, настолько близки, что в настоящее время каждое из них входит в её название: теория формирования типа правильной читательской деятельности, или теория формирования читательской самостоятельности. Однако сами эти понятия различаются качественно, и термины, их обозначающие, никак не синонимы. Термином читательская деятельность называется личностное свойство читателя, а точнее - то психическое новообразование, которое является целью обучения чтению. Термином же тип правильной читательской деятельности обозначается такой процесс взаимодействия читателя с книгой (и миром книг), в результате которого у читателя и формируется читательская самостоятельность. Иначе говоря, тип правильной читательской деятельности - это обязательное условие для формирования читательской самостоятельности, а читательская самостоятельность - это гарантированный результат типа правильной читательской деятельности, если читатель им владеет. Понятно, что по мере того, как читатель овладевает типом правильной читательской деятельности, уровень читательской самостоятельности неизменно повышается, поскольку установлено, что читательская самостоятельность как личностное свойство читателя стабилизируется, закрепляется и развивается в течение всей жизни человека, разумеется, если он продолжает работать над собой как читатель. Яркое свидетельство мы тому находим, например, в признании Гёте Эккерману 25 января 1830 г., т.е. за два года до смерти: «Эти добрые люди не имеют представления о том, сколько времени и труда надо потратить на то, чтобы научиться читать. Я затратил на это 80 лет и всё же не могу ещё сказать, что достиг цели» [Эккерман И.П. Разговоры с Гете в последние годы его жизни. М.; Л., 1934. С. 792].
Таким образом, обучению чтению, построенное как процесс формирования у обучаемого типа правильной читательской деятельности, а следовательно, и читательской самостоятельности, позволяет обучаемому стать квалифицированным читателем. В итоге предлагается система взаимосвязи четырёх центральных понятий (рис. 9 
). Два из них - тип правильной читательской деятельности и читательская самостоятельность - как и термины, их называющие, - являются достаточно новыми, т.к. появились в методической науке впервые лишь в 70-е гг. ХХ в. в связи с выявлением, изучением и детальным описанием не известных до того времени явлений из области знаний о подготовке читателя. Два других - книга (мир книг) и читатель (в частности, квалифицированный читатель) - терминологически в науке о читателе не новы. Уточнено лишь их содержание и место в системе подготовки читателя.
Важной особенностью подхода Н.Н. Светловской является установление законов и закономерностей становления читателя. Прежде всего, закон знания книг. По её мнению, это базовый закон обучения чтению, закон-аксиома, действие которого проявляется всегда, везде и вне каких-либо ограничений. Формулируется он так: Знание книг всегда и безусловно есть полноценная основа, надёжная гарантия и объективный показатель читательской самостоятельности.
Далее - закон формирования основ читательской культуры. Этот закон определяет организационно-методическую сущность обучения чтению, и его действие обусловлено правильностью выбора, с одной стороны, предмета изучения, а с другой - соотношения вербальных и деятельностных средств, находящихся в распоряжении учителя и учащихся для достижения цели. Определяется данный закон так: Гарантированно основы читательской культуры формируются только путём непосредственно целенаправленной деятельности обучающихся с книгой и среди книг.
Закон провоцирования обучением нежелания читать. Этот закон представляет собой проявление общедидактической закономерности в сфере конкретного учебного предмета - обучения чтению - при работе с контингентом учащихся, психологически и фактически неподготовленным к опосредованной текстом коммуникации через книгу как инструмент чтения, а не через учителя, читающего, интерпретирующего текст. Формулируется этот закон так: Нежелание читать есть объективное следствие обучения младших школьников отдельным читательским умениям без одновременной реализации установки на пробуждение и формирование у них читательской самостоятельности.
И всё же, несмотря на обилие выдвинутых концепций относительно науки о чтении, до сих пор не удалось решить, по крайней мере, три проблемы. Первая касается названия данной науки. Как мы теперь знаем, предлагались самые разные термины - библиопсихология, библиосоциология, читателеведение, теория читательской деятельности и т.д. Но ни один из них не отражает в полной мере существа читательской деятельности (она несводима только к теории). Вторая проблема связана с обоснованием определяющих требований к каждой науке. К числу таких требований относится определение объекта и предмета, методологии, терминологии, места данной науки в системе других. И в этом отношении необходимого единства пока нет.
Наконец, третья проблема касается структуры возможной науки о чтении. Согласно современным науковедческим разработкам, каждая наука, по крайней мере, включает три структурные составляющие. Теория в широком смысле - система взглядов, идей, направленных на объяснение какого-либо явления; в более узком и специальном смысле - высшая, самая развитая форма организаци
